Кораблями Николай Байдаров заболел в детстве.
Николая Павловича Байдарова студенты ныне, увы, не существующего худграфа педколледжа № 2 любя называли Пумычем. Похоже на «Павлович» и имеется прямой намек на предмет, который он вел, — «Практикум ученических мастерских».
За сухим названием скрывалась очень даже душевная суть: Николай Павлович учил умению мастерить из скучных дощечек узорчатые шкатулки. А затейливые резные панно покрывали морилкой и терли наждачкой — сквозь красно-коричневый слой проступал тончайший ажурный орнамент, сплав фантазии отроков и чего-то древнего, то ли кельтского, то ли ирландского.
Собственно, со шкатулок началось увлечение резьбой и самого Николая Павловича, еще в классе шестом. «У маминого дяди имелась редкая, по тем временам, книжка по геометрической резьбе, — рассказывает он. — Там были в основном шкатулочки. Дядя сам немного в этом деле разумел. Он и помог мне первую шкатулку вырезать». Жил тогда юный резчик в приятном соседстве с фанерным комбинатом в Нижегородке, где липы было навалом, а присмотра никакого.
Школа окончена. Отец, не мудрствуя, Николаю высказал: «Паспорт получил?» — «Получил». — «Ну, иди работай». И устроил сына на тот же фанерный комбинат — учеником сварщика. Николай выучился, получил разряд и определился работать в котельной.
А липа-то рядом. Мимо идешь, хочешь не хочешь, а кусочек отпилишь. Николай приносил ее к себе в цех, подвешивал над котлом, сушил. Начитавшись газет и журналов, принялся мастерить ритуальные маски. Самая первая и сейчас кривится в загадочной улыбке: а у нее секрет есть. Ее хоть так, хоть вверх ногами перевернув, разглядывать можно. Что интресно, вырезал ее Николай медицинским скальпелем, выпросив его в поликлинике. Однако не учел, что со скальпелем ловко обращаются медики, а не резчики. Лезвие вошло в живот на 5 миллиметров. «Жив все-таки остался», — смеется Николай Павлович.
От котельной Байдаров на мебельную фабрику определился — опять к дереву поближе: а там глаза разбежались — и липа, и красное дерево, и ясень. Знакомая попросила вырезать рамку для фотографии. Николай отнекивался, как мог, но дама оказалась настойчивой, а сварщик после выполнения заказа почувствовал себя профессиональным резчиком. А там уж и инструментами худо-бедно разжился: делали знакомые с заводов, одна стамеска досталась в наследство от деда, еще дореволюционная, из английской стали. «Мне ее не то чтобы показывать, говорить о ней отсоветовали, — рассказывает Николай Павлович. — Сказали: узнают, уведут, очень редкая вещь. Как топор из той же стали у одних знакомых. Этим топором гвозди, как масло, рубить можно было».
Рукоятки к инструментам Пумыч делал сам — из яблони. «Она красивая, — уточняет он. — Да и много ее в Нижегородке было. Если кто рубил дерево в саду, сразу ко мне бежали, предлагали. Это дерево твердое, времени и терпения требует. Потому хотя бы, что сохнуть ему надо до десяти лет, иначе лопнет весь твой труд в буквальном смысле слова». В любимчиках у Байдарова липа — дерево мягкое, податливое, нежное, как женщина. И притом изделия из нее — долгожители. «Липовые срубы по сто лет стоят, — рассказывает Байдаров. — С возрастом еще крепче делаются, как старое вино — изысканнее. Бани хорошо из липы мастерить — воздух там свежий. А вот когда яблоню обрабатываешь, летит от нее сладкая пыль и на язык садится. Вот такая «вкусная» работа. Правда, большие вещи из нее не выточишь — ствол в разные стороны мохрится. В Эрмитаже есть яблоневые столы сборные, дорогие и не для простого человека.
Капа-корень — это испытание для резчика. Сам он небольшой, шишка на дереве, но дается этот малыш только инструменту по металлу. Текстура исключительно красивая: когда эта шишечка растет, волокна переплетаются, вот и выходит: жилка светлая — жилка темная».
А для души кто творить будет?
Но вернемся на фабрику. Захаживал туда Роберт Султанов, в то время декан худграфа в колледже № 2, и пригласил Байдарова на работу — уже преподавательскую. «Я уволился с мебельной фабрики, пришел в ученическую мастерскую, а там раздрай полный, трухлявые доски до потолка, — рассказывает Николай Павлович. — Вымазался до ушей, пошел к завучу, отдал ему ключи, развернулся и ушел». Ушел — но уже не в производство: несостоявшийся преподаватель колледжа решил стать успешным учителем. Учителем рисования и черчения. Надо сказать, между делом Николай и в художественной школе успел поучиться, и в художественном училище. Не учел, однако, одного: в Нижегородке народ специфический. Хватило его на полгода: случился нервный тик. «Класса у меня не было, расположился я в актовом зале, а там пианино стояло. Я им свое, а они — на пианино тренькать», — вспоминает Николай Павлович.
По счастью, возник опять забывший обиду Султанов и вновь зазвал в колледж. Там Байдаров и работал до пенсии.
Тем, кто застал золотые времена педколледжа № 2, когда там преподавал Байдаров, крупно повезло: оттуда выходили высококлассные специалисты широкого творческого профиля — живописцы, графики, резчики, прикладники, дизайнеры, искусствоведы.
«Когда-то филиалы от предприятия «Агидель» были в трех городах Башкирии, — вспоминает Николай Павлович, — там делали заготовки, привозили в Уфу, а здесь уже мастера доводили их до ума. Сейчас этого нет, как нет и училищ, где готовили бы резчиков. Собственно, и в России-то имеется, говорят, один лишь колледж в Подмосковье.
Такой вот парадокс: в стране, где куда ни глянь — шишкинские леса стоят, не найдется мастера, чтобы что-то душевное сотворить, кроме срубов да дров. Вот закрыли наш колледж, как бы присоединив к педуниверситету, на деле же загнали худграф в подвал. На официальном уровне сказали — набора нет, неэффективный. А откуда ж набор, если предметы поубирали один за другим, резьбу в том числе. Вот студенты и не идут».
Романтике все возрасты покорны
Вообще, как натура легко увлекающаяся и творческая, Николай Павлович за многое хотел ухватиться и многое постичь: «Резьба — это само собой, а еще чеканкой, живописью и сканью хотел заняться. Но один из преподавателей моих спросил: «А что тебе больше по душе?» — «Сейчас живопись.» — «Вот и занимайся живописью, нечего по верхушкам скакать», — рассказывает Николай Павлович.
Надо сказать, в живописи, как и в резьбе, Байдаров по верхушкам как раз не скакал. Если нижегородские пацаны довели до нервного тика, то нижегородские пейзажи стали источником неиссякаемого вдохновения. Они у него прелестны неяркой, тихой красотой окраинных видов большого города. Шумные улицы, яркие огни, суета и мельтешня проспектов и ревущих, рвущихся с места машин где-то далеко. А в этом спокойном уголке лишь негромко шуршит поземкой ветер, затягивая горизонт ажурной паутиной крупитчатого, сухого снега. Умершие от летнего зноя старые деревья, припавшие к земле, прикрыты, как саваном, глубокими сугробами. По берегам мелких белесых водоемчиков, оставшихся от большой весенней воды, сиротливо прижались друг к другу не успевшие выстрелить зелеными пахучими листьями редкие изломанные травы. И, как на японской гравюре, стоит на подоконнике в раме сумрачного вечернего окна хрупкий букет прошлогодних цветов.
«Красота там, — считает нижегородский патриот. — Сижу я, рисую пейзаж какой-нибудь. Потом повернулся, с места не сходя, — а вот и еще один новый перед глазами. Идти никуда не надо».
Нынешнее увлечение Байдарова — корабли. Видимо, романтике все возрасты покорны. Правда, сам Николай Павлович скромно утверждает: «Это от нечего делать», припоминая, впрочем, что вот парусник он хотел сделать очень давно, еще пацаном пытался сваять из...бараньего рога. Увидел по телевизору крылатый корабль и заболел желанием заиметь такой же. Рог не поддался. Его первым делом сварить надо было. Варил. Запах был такой, что юного ваятеля чуть из дома не выставили вместе с рогами.
Ныне подошел к делу серьезно и с умом.
«Начал-то я с самолетов, — рассказывает он. — Мой брат двоюродный покупал наборы пластиковые, чтобы склеивать модели. А они же с чертежами. По ним я и делал сначала самолеты, вертолеты, а потом и к кораблям перешел. Заказы-то со стороны меня не очень волнуют — я на деньги не падкий».
...Залетевший в окно еще теплый ветер теребит, как проказливый мальчишка, снасти гордого фрегата и раздувает зашелестевшие, будто сухие листья, паруса, которые Николай Павлович, кстати, тоже шьет сам...
Елена ШАРОВА, фото: Альберт ЗАГИРОВ